|
ПОВЕСТЬ О ТОМ КАК ПОССОРИЛСЯ
ИВАН ИВАНОВИЧ С ИВАНОМ НИКИФОРОВИЧЕМ
Главы:
1,
2,
3,
4,
5,
6,
7
Глава 6
ИЗ КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ ЛЕГКО МОЖЕТ УЗНАТЬ ВСЕ ТО, ЧТО В НЕЙ СОДЕРЖИТСЯ
Сколько ни старались в суде скрыть дело, но на другой же день весь
Миргород узнал, что свинья Ивана Ивановича утащила просьбу Ивана
Никифоровича. Сам городничий первый, позабывшись, проговорился. Когда
Ивану Никифоровичу сказали об этом, он ничего не сказал, спросил только:
"Не бурая ли?"
Но Агафия Федосеевна, которая была при этом, начала опять приступать к
Ивану Никифоровичу:
- Что ты, Иван Никифорович? Над тобой будут смеяться, как над дураком,
если ты попустишь! Какой ты после этого будешь дворянин! Ты будешь хуже
бабы, что продает сластены, которые ты так любишь!
И уговорила неугомонная! Нашла где-то человечка средних лет,
черномазого, с пятнами по всему лицу, в темно-синем, с заплатами на
локтях, сюртуке - совершенную приказную чернильницу! Сапоги он смазывал
дегтем, носил по три пера за умом и привязанный к пуговице на шнурочке
стеклянный пузырек вместо чернильницы; съедал за одним разом девять
пирогов, а десятый клал в карман, и в один гербовый лист столько
уписывал всякой ябеды, что никакой чтец не мог за одним разом прочесть,
не перемежая этого кашлем и чиханьем. Это небольшое подобие человека
копалось, корпело, писало и наконец состряпало такую бумагу:
"В миргородский поветовый суд от дворянина Ивана, Никифорова сына,
Довгочхуна.
Вследствие оного прошения моего, что от меня, дворянина Ивана,
Никифорова сына, Довгочхуна, к тому имело быть, совокупно с дворянином
Иваном, Ивановым сыном, Перерепенком, чему и сам поветовый миргородский
суд потворство свое изъявил. И самое оное нахальное самоуправство бурой
свиньи, будучи втайне содержимо и уже от сторонних людей до слуха
дошедшись. Понеже оное допущение и потворство, яко злоумышленное, суду
неукоснительно подлежит; ибо оная свинья есть животное глупое и тем паче
способное к хищению бумаги. Из чего очевидно явствует, что часто
поминаемая свинья не иначе как была подущена к тому самим противником,
называющим себя дворянином Иваном, Ивановым сыном, Перерепенком, уже
уличенном в разбое, посягательстве на жизнь и святотатстве. Но оный
миргородский суд, с свойственным ему лицеприятием, тайное своей особы
соглашение изъявил; без какового соглашения оная свинья никоим бы
образом не могла быть допущенною к утащению бумаги: ибо миргородский
поветовый суд в прислуге весьма снабжен, для сего довольно уже назвать
одного солдата, во всякое время в приемной пребывающего, который хотя
имеет один кривой глаз и несколько поврежденную руку, но, чтобы выгнать
свинью и ударить ее дубиною, имеет весьма соразмерные способности. Из
чего достоверно видно потворство оного миргородского суда и бесспорно
разделение жидовского от того барыша по взаимности совмещаясь. Оный же
вышеупомянутый разбойник и дворянин Иван, Иванов сын, Перерепенко в
приточении ошельмовавшись состоялся. Почему и довожу оному поветовому
суду я, дворянин Иван, Никифоров сын, Довгочхун, в надлежащее
всеведение, если с оной бурой свиньи или согласившегося с нею дворянина
Перерепенка означенная просьба взыщена не будет и по ней решение по
справедливости и в мою пользу не возымеет, то я, дворянин Иван,
Никифоров сын, Довгочхун, о таковом оного суда противозаконном
потворстве подать жалобу в палату имею с надлежащим по форме
перенесением дела. - Дворянин Миргородского повета Иван, Никифоров сын,
Довгочхун".
Эта просьба произвела свое действие: судья был человек, как обыкновенно
бывают все добрые люди, трусливого десятка. Он обратился к секретарю. Но
секретарь пустил сквозь губы густой "гм" и показал на лице своем ту
равнодушную и дьявольски двусмысленную мину, которую принимает один
только сатана, когда видит у ног своих прибегающую к нему жертву. Одно
средство оставалось: примирить двух приятелей. Но как приступить к
этому, когда все покушения были до того неуспешны? Однако ж еще решились
попытаться; но Иван Иванович напрямик объявил, что не хочет, и даже
весьма рассердился. Иван Никифорович вместо ответа оборотился спиною
назад и хоть бы слово сказал. Тогда процесс пошел с необыкновенною
быстротою, которою обыкновенно так славятся судилища. Бумагу пометили,
записали, выставили нумер, вшили, расписались - всё в один и тот же
день, и положили дело в шкаф, где оно лежало, лежало, лежало - год,
другой, третий. Множество невест успело выйти замуж; в Миргороде пробили
новую улицу; у судьи выпал один коренной зуб и два боковых; у Ивана
Ивановича бегало по двору больше ребятишек, нежели прежде: откуда они
взялись, бог один знает! Иван Никифорович, в упрек Ивану Ивановичу,
выстроил новый гусиный хлев, хотя немного подальше прежнего, и
совершенно застроился от Ивана Ивановича, так что сии достойные люди
никогда почти не видали в лицо друг друга, - и дело все лежало, в самом
лучшем порядке, в шкафу, который сделался мраморным от чернильных пятен.
Между тем произошел чрезвычайно важный случай для всего Миргорода.
Городничий давал ассамблею! Где возьму я кистей и красок, чтобы
изобразить разнообразие съезда и великолепное пиршество? Возьмите часы,
откройте их и посмотрите, что там делается! Не правда ли, чепуха
страшная? Представьте же теперь себе, что почти столько же, если не
больше, колес стояло среди двора городничего. Каких бричек и повозок там
не было! Одна - зад широкий, а перед узенький; другая - зад узенький, а
перед широкий. Одна была и бричка и повозка вместе; другая ни бричка, ни
повозка; иная была похожа на огромную копну сена или на толстую купчиху;
другая на растрепанного жида или на скелет, еще не совсем освободившийся
от кожи; иная была в профиле совершенная трубка с чубуком; другая была
ни на что не похожа, представляя какое-то странное существо, совершенно
безобразное и чрезвычайно фантастическое. Из среды этого хаоса колес и
козел возвышалось подобие кареты с комнатным окном, перекрещенным
толстым переплетом. Кучера, в серых чекменях, свитках и серяках, в
бараньих шапках и разнокалиберных фуражках, с трубками в руках,
проводили по двору распряженных лошадей. Что за ассамблею дал
городничий! Позвольте, я перечту всех, которые были там: Тарас
Тарасович, Евпл Акинфович, Евтихий Евтихиевич, Иван Иванович - не тот
Иван Иванович, а другой, Савва Гаврилович, наш Иван Иванович, Елевферий
Елевфериевич, Макар Назарьевич, Фома Григорьевич... Не могу далее! не в
силах! Рука устает писать! А сколько было дам! смуглых и белолицых,
длинных и коротеньких, толстых, как Иван Никифорович, и таких тонких,
что казалось, каждую можно было упрятать в шпажные ножны городничего.
Сколько чепцов! сколько платьев! красных, желтых, кофейных, зеленых,
синих, новых, перелицованных, перекроенных; платков, лент, ридикулей!
Прощайте, бедные глаза! вы никуда не будете годиться после этого
спектакля. А какой длинный стол был вытянут! А как разговорилось все,
какой шум подняли! Куда против этого мельница со всеми своими жерновами,
колесами, шестерней, ступами! Не могу вам сказать наверно, о чем они
говорили, но должно думать, что о многих приятных и полезных вещах,
как-то: о погоде, о собаках, о пшенице, о чепчиках, о жеребцах. Наконец
Иван Иванович - не тот Иван Иванович, а другой, у которого один глаз
крив, - сказал:
- Мне очень странно, что правый глаз мой (кривой Иван Иванович всегда
говорил о себе иронически) не видит Ивана Никифоровича господина
Довгочхуна.
- Не хотел прийти! - сказал городничий.
- Как так?
- Вот уже, слава богу, есть два года, как поссорились они между собою,
то есть Иван Иванович с Иваном Никифоровичем; и где один, туда другой ни
за что не пойдет!
- Что вы говорите! - При этом кривой Иван Иванович поднял глаза вверх и
сложил руки вместе. - Что ж теперь, если уже люди с добрыми глазами не
живут в мире, где же жить мне в ладу с кривым моим оком!
На эти слова все засмеялись во весь рот. Все очень любили кривого Ивана
Ивановича за то, что он отпускал шутки совершенно во вкусе нынешнем. Сам
высокий, худощавый человек, в байковом сюртуке, с пластырем на носу,
который до того сидел в углу и ни разу не переменил движения на своем
лице, даже когда залетела к нему в нос муха, - этот самый господин встал
с своего места и подвинулся ближе к толпе, обступившей кривого Ивана
Ивановича.
- Послушайте! - сказал кривой Иван Иванович, когда увидел, что его
окружило порядочное общество. - Послушайте! Вместо того что вы теперь
заглядываетесь на мое кривое око, давайте вместо этого помирим двух
наших приятелей! Теперь Иван Иванович разговаривает с бабами и
девчатами, - пошлем потихоньку за Иваном Никифоровичем, да и столкнем их
вместе.
Все единодушно приняли предложение Ивана Ивановича и положили немедленно
послать к Ивану Никифоровичу на дом - просить его во что бы ни стало
приехать к городничему на обед. Но важный вопрос - на кого возложить это
важное поручение? - повергнул всех в недоумение. Долго спорили, кто
способнее и искуснее в дипломатической части: наконец единодушно решили
возложить все это на Антона Прокофьевича Голопузя.
Но прежде нужно несколько познакомить читателя с этим замечательным
лицом. Антон Прокофьевич был совершенно добродетельный человек во всем
значении этого слова: даст ли ему кто из почетных людей в Миргороде
платок на шею или исподнее - он благодарит; щелкнет ли его кто слегка в
нос, он и тогда благодарит. Если у него спрашивали: "Отчего это у вас,
Антон Прокофьевич, сюртук коричневый, а рукава голубые?" - то он
обыкновенно всегда отвечал: "А у вас и такого нет! Подождите, обносится,
весь будет одинаковый!" И точно: голубое сукно от действия солнца начало
обращаться в коричневое и теперь совершенно подходит под цвет сюртука!
Но вот что странно: что Антон Прокофьевич имеет обыкновение суконное
платье носить летом, а нанковое зимою. Антон Прокофьевич не имеет своего
дома. У него был прежде, на конце города, но он его продал и на
вырученные деньги купил тройку гнедых лошадей и небольшую бричку, в
которой разъезжал гостить по помещикам. Но так как с ними много было
хлопот и притом нужны были деньги на овес, то Антон Прокофьевич их
променял на скрыпку и дворовую девку, взявши придачи
двадцатипятирублевую бумажку. Потом скрыпку Антон Прокофьевич продал, а
девку променял за кисет сафьянный с золотом. И теперь у него кисет
такой, какого ни у кого нет. За это наслаждение он уже не может
разъезжать по деревням, а должен оставаться в городе и ночевать в разных
домах, особенно тех дворян, которые находили удовольствие щелкать его по
носу. Антон Прокофьевич любит хорошо поесть, играет изрядно в "дураки" и
"мельники". Повиноваться всегда было его стихиею, и потому он, взявши
шапку и палку, немедленно отправился в путь. Но, идучи, стал рассуждать,
калим образом ему подвигнуть Ивана Никифоровича прийти на ассамблею.
Несколько крутой нрав сего, впрочем, достойного человека делал его
предприятие почти невозможным. Да и как, в самом деле, ему решиться
прийти, когда встать с постели уже ему стоило великого труда? Но
положим, что он встанет, как ему прийти туда, где находится, - что, без
сомнения, он знает, - непримиримый враг его? Чем более Антон Прокофьевич
обдумывал, тем более находил препятствий. День был душен; солнце жгло;
пот лился с него градом. Антон Прокофьевич, несмотря, что его щелкали по
носу, был довольно хитрый человек на многие дела, - в ме'не только был
он не так счастлив, - он очень знал, когда нужно прикинуться дураком, и
иногда умел найтиться в таких обстоятельствах и случаях, где редко умный
бывает в состоянии извернуться.
В то время как изобретательный ум его выдумывал средство, как убедить
Ивана Никифоровича, и уже он храбро шел навстречу всего, одно
неожиданное обстоятельство несколько смутило его. Не мешает при этом
сообщить читателю, что у Антона Прокофьевича были, между прочим, одни
панталоны такого странного свойства, что когда он надевал их, то всегда
собаки кусали его за икры. Как на беду, в тот день он надел именно эти
панталоны. И потому едва только он предался размышлениям, как страшный
лай со всех сторон поразил слух его. Антон Прокофьевич поднял такой
крик, - громче его никто не умел кричать, - что не только знакомая баба
и обитатель неизмеримого сюртука выбежали к нему навстречу, но даже
мальчишки со двора Ивана Ивановича посыпались к нему, и хотя собаки
только за одну ногу успели его укусить, однако ж это очень уменьшило его
бодрость и он с некоторого рода робостью подступал к крыльцу.
читать далее |