|
ПОВЕСТЬ О ТОМ КАК ПОССОРИЛСЯ
ИВАН ИВАНОВИЧ С ИВАНОМ НИКИФОРОВИЧЕМ
Главы:
1,
2,
3,
4,
5,
6,
7
Глава 3
ЧТО ПРОИЗОШЛО ПОСЛЕ ССОРЫ ИВАНА ИВАНОВИЧА С ИВАНОМ НИКИФОРОВИЧЕМ?
Итак, два почтенные мужа, честь и украшение Миргорода, поссорились между
собою! и за что? за вздор, за гусака. Не захотели видеть друг друга,
прервали все связи, между тем как прежде были известны за самых
неразлучных друзей! Каждый день, бывало, Иван Иванович и Иван
Никифорович посылают друг к другу узнать о здоровье и часто
переговариваются друг с другом с своих балконов и говорят друг другу
такие приятные речи,что сердцу любо слушать было. По воскресным дням,
бывало, Иван Иванович в штаметовой бекеше, Иван Никифорович в нанковом
желто-коричневом казакине отправляются почти об руку друг с другом в
церковь. И если Иван Иванович, который имел глаза чрезвычайно зоркие,
первый замечал лужу или какую-нибудь нечистоту посреди улицы, что бывает
иногда в Миргороде, то всегда говорил Ивану Никифоровичу: "Берегитесь,
не ступите сюда ногою, ибо здесь нехорошо". Иван Никифорович, с своей
стороны,показывал тоже самые трогательные знаки дружбы и, где бы ни
стоял далеко, всегда протянет к Ивану Ивановичу руку с рожком,
примолвивши: "Одолжайтесь!" А какое прекрасное хозяйство у обоих!.. И
эти два друга... Когда я услышал об этом, то меня как громом поразило! Я
долго не хотел верить:боже праведный! Иван Иванович поссорился с Иваном
Никифоровичем! Такие достойные люди! Что ж теперь прочно на этом свете?
Когда Иван Иванович пришел к себе домой, то долго был в сильном
волнении. Он, бывало, прежде всего зайдет в конюшню посмотреть, ест ли
кобылка сено (у Ивана Ивановича кобылка саврасая, с лысинкой на лбу;
хорошая очень лошадка); потом покормит индеек и поросенков из своих рук
и тогда уже идет в покои, где или делает деревянную посуду (он очень
искусно, не хуже токаря, умеет выделывать разные вещи из дерева), или
читает книжку, печатанную у Любия Гария и Попова (названия ее Иван
Иванович не помнит, потому что девка уже очень давно оторвала верхнюю
часть заглавного листка, забавляя дитя), или же отдыхает под навесом.
Теперь же он не взялся ни за одно из всегдашних своих занятий. Но вместо
того, встретивши Гапку, начал бранить, зачем она шатается без дела,
между тем как она тащила крупу в кухню; кинул палкой в петуха, который
пришел к крыльцу за обыкновенной подачей; и когда подбежал к нему
запачканный мальчишка в изодранной рубашонке и закричал: "Тятя, тятя,
дай пряника!" - то он ему так страшно пригрозил и затопал ногами, что
испуганный мальчишка забежал бог знает куда.
Наконец, однако ж, он одумался и начал заниматься всегдашними делами.
Поздно стал он обедать и уже ввечеру почти лег отдыхать под навесом.
Хороший борщ с голубями, который сварила Гапка, выгнал совершенно
утреннее происшествие. Иван Иванович опять начал с удовольствием
рассматривать свое хозяйство. Наконец остановил глаза на соседнем дворе
и сказал сам себе: "Сегодня я не был у Ивана Никифоровича; пойду-ка к
нему". Сказавши это, Иван Иванович взял палку и шапку и отправился на
улицу; но едва только вышел за ворота, как вспомнил ссору, плюнул и
возвратился назад. Почти такое же движение случилось и на дворе Ивана
Никифоровича. Иван Иванович видел, как баба уже поставила ногу на
плетень с намерением перелезть в его двор, как вдруг послышался голос
Ивана Никифоровича: "Назад! назад! не нужно!" Однако ж Ивану Ивановичу
сделалось очень скучно. Весьма могло быть, что сии достойные люди на
другой же бы день помирились, если бы особенное происшествие в доме
Ивана Никифоровича не уничтожило всякую надежду и не подлило масла в
готовый погаснуть огонь вражды.
К Ивану Никифоровичу ввечеру того же дня приехала Агафия Федосеевна.
Агафия Федосеевна не была ни родственницей, ни свояченицей, ни даже
кумой Ивану Никифоровичу. Казалось бы, совершенно ей незачем было к нему
ездить,и он сам был не слишком ей рад; однако ж она ездила и проживала у
него по целым неделям, а иногда и более. Тогда она отбирала ключи и весь
дом брала на свои руки. Это было очень неприятно Ивану Никифоровичу,
однако ж он, к удивлению, слушал ее, как ребенок, и хотя иногда и
пытался спорить, но всегда Агафия Федосеевна брала верх.
Я, признаюсь, не понимаю, для чего это так устроено, что женщины хватают
нас за нос так же ловко, как будто за ручку чайника? Или руки их так
созданы, или носы наши ни на что более не годятся. И несмотря, что нос
Ивана Никифоровича был несколько похож на сливу, однако ж она схватила
его за этот нос и водила за собою, как собачку. Он даже изменял при ней,
невольно, обыкновенный свой образ жизни: не так долго лежал на солнце,
если же и лежал, то не в натуре, а всегда надевал рубашку и шаровары,
хотя Агафия Федосеевна совершенно этого не требовала. Она была
неохотница до церемоний, и, когда у Ивана Никифоровича была лихорадка,
она сама своими руками вытирала его с ног до головы скипидаром и
уксусом. Агафия Федосеевна носила на голове чепец, три бородавки на носу
и кофейный капот с желтенькими цветами. Весь стан ее похож был на
кадушку, и оттого отыскать ее талию было так же трудно, как увидеть без
зеркала свой нос. Ножки ее были коротенькие, сформированные на образец
двух подушек. Она сплетничала, и ела вареные бураки по утрам, и отлично
хорошо ругалась, - и при всех этих разнообразных занятиях лицо ее ни на
минуту не изменяло своего выражения, что обыкновенно могут показывать
одни только женщины.
Как только она проехала, все пошло навыворот.
- Ты, Иван Никифорович, не мирись с ним и не проси прощения: он тебя
погубить хочет, это таковский человек! Ты его еще не знаешь.
Шушукала, шушукала проклятая баба и сделала то, что Иван Никифорович и
слышать не хотел об Иване Ивановиче.
Все приняло другой вид: если соседняя собака затесалась когда на двор,
то ее колотили чем ни попало; ребятишки, перелазившие через забор,
возвращались с воплем, с поднятыми вверх рубашонками и с знаками розг на
спине. Даже самая баба, когда Иван Иванович хотел было ее спросить о
чем-то, сделала такую непристойность, что Иван Иванович, как человек
чрезвычайно деликатный, плюнул и примолвил только: "Экая скверная баба!
хуже своего пана!"
Наконец, к довершению всех оскорблений, ненавистный сосед выстроил прямо
против него, где обыкновенно был перелаз чрез плетень, гусиный хлев, как
будто с особенным намерением усугубить оскорбление. Этот отвратительный
для Ивана Ивановича хлев выстроен был с дьявольской скоростью: в один
день.
Это возбудило в Иване Ивановиче злость и желание отомстить. Он не
показал, однако ж, никакого вида огорчения, несмотря на то, что хлев
даже захватил часть его земли; но сердце у него так билось, что ему было
чрезвычайно трудно сохранять это наружное спокойствие.
Так провел он день. Настала ночь... О, если б я был живописец, я бы
чудно изобразил всю прелесть ночи! Я бы изобразил, как спит весь
Миргород; как неподвижно глядят на него бесчисленные звезды; как видимая
тишина оглашается близким и далеким лаем собак; как мимо их несется
влюбленный пономарь и перелазит через плетень с рыцарскою бесстрашностию;
как белые стены домов, охваченные лунным светом, становятся белее,
осеняющие их деревья темнее, тень от дерев ложится чернее, цветы и
умолкнувшая трава душистее, и сверчки, неугомонные рыцари ночи, дружно
со всех углов заводят свои трескучие песни. Я бы изобразил, как в одном
из этих низеньких глиняных домиков разметавшейся на одинокой постели
чернобровой горожанке с дрожащими молодыми грудями снится гусарский ус и
шпоры, а свет луны смеется на ее щеках. Я бы изобразил, как по белой
дороге мелькает черная тень летучей мыши, садящейся на белые трубы домо
в... Но вряд ли бы я мог изобразить Ивана Ивановича, вышедшего в эту
ночь с пилою в руке. Столько на лице у него было написано разных чувств!
Тихо, тихо подкрался он и подлез под гусиный хлев. Собаки Ивана
Никифоровича еще ничего не знали о ссоре между ними и потому позволили
ему, как старому приятелю, подойти к хлеву, который весь держался на
четырех дубовых столбах; подлезши к ближнему столбу, приставил он к нему
пилу и начал пилить. Шум, производимый пилою, заставлял его поминутно
оглядываться, но мысль об обиде возвращала бодрость. Первый столб был
подпилен; Иван Иванович принялся за другой. Глаза его горели и ничего не
видали от страха. Вдруг Иван Иванович вскрикнул и обомлел: ему показался
мертвец; но скоро он пришел в себя, увидевши, что это был гусь,
просунувший к нему свою шею. Иван Иванович плюнул от негодования и начал
продолжать работу. И второй столб подпилен: здание пошатнулось. Сердце у
Ивана Ивановича начало так страшно биться, когда он принялся за третий,
что он несколько раз прекращал работу; уже более половины его было
подпилено, как вдруг шаткое здание сильно покачнулось... Иван Иванович
едва успел отскочить, как оно рухнуло с треском. Схвативши пилу, в
страшном испуге прибежал он домой и бросился на кровать, не имея даже
духа поглядеть в окно на следствия своего страшного дела. Ему
казалось,что весь двор Ивана Никифоровича собрался: старая баба, Иван
Никифорович, мальчик в бесконечном сюртуке - все с дрекольями,
предводительствуемые Агафией Федосеевной, шли разорять и ломать его дом.
Весь следующий день провел Иван Иванович как в лихорадке. Ему все
чудилось, что ненавистный сосед в отмщение за это, по крайней мере,
подожжет дом его. И потому он дал повеление Гапке поминутно обсматривать
везде, не подложено ли где-нибудь сухой соломы. Наконец, чтобы
предупредить Ивана Никифоровича, он решился забежать зайцем вперед и
подать на него прошение в миргородский поветовый суд. В чем оно
состояло, об этом можно узнать из следующей главы.
читать далее |