|
А. Воронский. Гоголь.
Школа.
В 1818 году вместе с
младшим братом Иваном Гоголь поступил в полтавскую гимназию.
Нравы и порядки дореформенных гимназий отличались грубостью. Детей
пороли за незначительные провинности, воспитывали угодничество,
раболепство, презрение к "мужикам", трусость. Об этом воспитании
наглядное представление дают страницы "Мертвых душ", где изображается
жизнь Павлуши Чичикова в школе. И родители и воспитатели учили, что надо
надеяться на копейку: товарищи выдадут, а копейка никогда не выдаст.
Ценились не успехи в науках, а благонравное поведение, которое
измерялось прислужничеством перед старшими, ябедничеством, причем эти
прислужники и ябедники первыми же при удобных случаях не только забывали
о своих "благодетелях", но и делали им посильные гадости.
Этот казенно-елейный, угоднический дух сохранили детские письма
школьника Гоголя:
"Целую бесценные ручки Ваши, имею честь быть с сыновьим моим к Вам
высокопочитанием, ваш послушный сын...". "С глубочайшим высокопочитанием
и сыновнею преданностью имею честь быть, любезнейшие родители...".
Учился Гоголь вяло и относился к разряду воспитанников "на худом
замечании", был склонен к насмешливости, иногда к остроумным и злым
проказам. В науках не преуспевал, хотя и отмечал, будто им вполне
довольны; однако, просил взять учителя математики, чтобы "поспеть с
честью во второй класс".
Таким подросткам, каким был Гоголь, школа того времени давалась нелегко:
"воспитанников" стригли под общую гребенку, а у Гоголя было много
своенравия, причуд, упрямства. Ученики, подобные Гоголю, могут усердно
заниматься, не по звонку, быть хорошими товарищами, но тогда лишь, когда
им близко удается сойтись со сверстниками; все у них выходит по особому.
Это раздражает тупых педантов, мундирных душонок, чернильных каракатиц,
мокрых слизняков.
В полтавской гимназии Гоголь пробыл недолго. Смерть брата Ивана столь
сильно повлияла на него, что его вынуждены были взять из гимназии, где
все напоминало ему об умершем.
В мае 1821 года Гоголя удалось поместить в Нежинский лицей своекоштным
воспитанником. На вступительных экзаменах Гоголь отличился только по
закону божьему. За обучение в лицее нужно было платить тысячу рублей в
год; Василию Афанасьевичу это было затруднительно; спустя год Гоголя
приняли на казенное содержание. Вместе с ним в лицее для услужения жил и
его дядька - крепостной Семен.
В Нежине Гоголю жилось лучше и легче, но любви к школе он и здесь не
обнаружил. Он был ленив, к урокам относился спустя рукава, в учебники
заглядывал только когда надо было отвечать урок, был неряшлив, временами
насмешлив и дерзок в обращении с преподавателями и сверстниками.
Хилый, болезненный, золотушный, с глазами, обрамленными красными кругами,
в пятнах, причем у него текло из ушей, - таким выглядел он в те годы.
Присматривал за ним преподаватель немецкого языка Зельднер, получивший
за это приношения натурой из Васильевки. Надзиратель плохо говорил
по-русски, отличался отменной тупостью, Гоголь нередко издевался над
своим воспитателем.
Несколько окрепнув здоровьем, Гоголь стал охотно принимать участие в
разных ученических проделках и шалостях. Но в то же время он был скрытен,
держался часто особняком. В лицее было достаточно надутых, спесивых
школьников, кичившихся богатством родителей, родовитостью, силой,
здоровьем. Ничего этого у подростка Гоголя не было. Не то дворянин, не
то из "долгогривых".
Семья Гоголя во многом зависела от магната Трощинского. Отец, Василий
Афанасьевич, был при нем то управляющим, то актером, а на актеров тогда
смотрели, как на шутов. Все это, конечно, школьники знали. Гоголем
многие пренебрегали, его дразнили, высмеивали. Неказистый вид,
незавидное здоровье тоже располагали к насмешкам над ним. А Гоголь был
самолюлив, избалован матерью, знал себе цену.
В своих письмах к родителям Гоголь-отрок прежде всего упорно и
настойчиво просит о присылке денег и съестного.
"Ежели угодно вам будет, чтобы я учился танцевать и играть на скрипке и
фортепьяно, так извольте заплатить десять рублей в м-ц..." (Письма, том.
I, 1821 год, 10 декабря.)
"Еще ежели бы вы прислали денег мне, потому что моя казна вся
истощилась. Один мой товарищ купил за восемь рублей ножик; я просил его,
чтобы дал мне посмотреть; и я забыл ему отдать сейчас, а положил свой
ящик; но через минуту посмотрел в ящик, и его там уже не было. Теперь он
говорит, чтобы я отдал сейчас ему восемь рублей, а не то так он возьмет
все мои вещи и еще пожалуется гувернерам, и они меня накажут со всей
строгостью. Простите мне это." (1822 год, 7 января.)
У всех у нас при стесненных обстоятельствах пропадали ножики товарищей,
чаще всего воображаемые, и мы просили родителей выручить нас из беды. В
этом Гоголь нисколько не оригинален.
Из других писем:
"Книги же... пришлю по почте, как скоро пришлете мне деньги, потому что
нечем будет заплатить на почту... А вы, дражайшая маменька, не
позабудьте мне прислать съестных припасов..." (без даты.)
"Прошу вас, дражайшие родители, прислать мне сколько-нибудь денег...
Также ежели б еще прислали чего-нибудь из съестных припасов..." (Из
письма 1822 года, 16 октября.)
"Ежели вы только пришлете деньги через Федьку, то я до Рождества еще
буду уже совершенно уметь танцевать..." (1823 года, 3 октября.)
"Ежели можно прислать и сделать несколько костюмов, - сколько можно,
даже хоть и один, но лучше, если бы побольше; также хоть немного денег".
(1824 года; 22 января.)
"Прошу вас прислать мне денег десять рублей, которые мне следует
получить". (1824 года, 13 июня.)
"Прошу вас еще прислать мне синего сукна на мундир или здесь пускай
купят". (1824 года, 19 октября.)
"Да еще пришлите, пожалуйста, деньги портному, который мне каждый день
надоедает. Вы не поверите, как страшно иметь взаимодавца". (Без даты.)
По поводу смерти отца Гоголь писал матери в таких словах:
"Не беспокойтесь, дражайшая маменька! Я сей удар перенес с твердостью
истинного христианина. Правда, я сперва был поражен ужасно сим
известием; однако же не дал никому заметить, что я был опечален,
оставшись же наедине, я предался всей силе безумного отчаяния. Хотел
даже посягнуть на жизнь свою, но бог удержал меня от сего..."
Заканчивается письмо такой припиской:
"Ежели вас этим не побеспокою и ежели вы можете, то пришлите мне десять
рублей на книгу, которую мне надобно купить, под заглавием "Курс
Российской словесности". (Письма, том I, 1825 год, 23 апреля.)
Мать Гоголя, Мария Ивановна, недаром утверждала, что сын ее пишет письма
только тогда, когда ему нужны деньги. О присылке денег настойчиво и
аккуратно Гоголь просит и в последующей переписке, указывая иногда, в
какие сроки следует их ему получить. Деньги нужны на книги, на шинель,
на летнее платье. Нужны панталоны. Сорок рублей он уплатил за Шиллера.
Полтораста рублей требуется на "разные безделушки": на галстуки,
подтяжки, платочки, на сюртучок - легонький, простенький. Уже более
взрослым он просит 120 рублей на фрак, его надо непременно заказать в
Петербурге. Деньги нужны на пособия, на изучение языков, опять на
платье.
Отрок и юноша Гоголь - сластена, любит плотно поесть; во рту у него
постоянно сладкое. По-прежнему очень ценит вещи: ручки, тетради,
пресс-папье, карандаши, записные книжки. Не забывает и о других вещах.
"А прислать за нами прошу, ежели можно, желтую колясочку, маленькую".
(1825 год, 3 июня.)
"Вы обещали мне для жилета голубой материи". (1825 год, 2 декабря.)
Он распрашивает о хозяйственных делах, о постройках, о новых заведениях,
советует отыскать глину, годную для черепицы: черепичная крыша самая
выгодная, для стен же и штукатурки он знает один дешевый способ. Пусть
его также уведомят, когда начнут курить водку. Поставили или нет
ветряную мельницу? Сад надо распространить засаживанием молодых
деревьев. Не утерять бы также времени для дернования и щепки. Дабы
успешнее курить водку, следует иметь деревянный прикубник: тогда можно
затирать два раза в день. В случае нужды можно пойти на продажу леса.
У школьника Гоголя превосходнейшие задатки рачительного и прижимистого
хозяина-помещика, знающего цену копейке и умеющего наживать рубль на
рубль: расчетлив он и дотошен. Несомненно, в нем - что-то сродное
Чичикову. "Что же касается до бережливости в образе жизни, то будьте
уверены, что я буду уметь пользоваться малым". ( Письма, том I, 1928
год). Разве это не слова благоразумного Павлуши? Некоторые же места в
письмах напоминают незабвенного героя:
"Каковы у нас дела хозяйственные? Павел Петрович пишет, что отыскалась
на том баштане, что за прудом (который весь высох), дыня с пупком, а не
с хвостом. Удивляюсь сему необыкновенному феномену, хотел бы я знать
причину". (1826 год, 12 сентября.)
"Антону я еще дал на дорогу из своих 4 р. 80 коп; у него не стало, а
здесь овес чрезвычайно дорог". ( 1827 год, 19 сентября.) Это похоже на
переписку достопочтенного Ивана Федоровича Шпоньки с его тетушкой:
"А как только получу увольнение, то найму извозчика. Прежней вашей
комиссии насчет семян пшеницы сибирской арнаутки не мог исполнить: во
всей Могилевской губернии нет такой. Свиней же здесь кормят большею
частью брагой, подмешивая немного выигравшегося пива".
Назойливые и однообразные просьбы о присылке денег, припасов, платья,
хозяйственнные советы и соображения в духе Палуши Чичикова и Шпоньки
наряду с чувствительными выражениями: "дражайшая маменька", "утоление
горестей"... "Зная вашу снисходительность и великое обо мне попечение",
- производят впечатление неискренности, попрошайничества и самой серой
посредственности. Надо принять еще во внимание, что Мария Ивановна
действительно имела о сыне Николае великое попечение, не чаяла в нем
души и уж, конечно, не забывала снабжать его нужным.
Невыгодное впечатление от этих просьб подкрепляется его
низкопоклонничеством перед "благодетелями". О самодуре Трощинском Гоголь
пишет:
"Уведомите, когда его высокопревосходительство Дмитрий Прокофьевич будет
у нас, что он там найдет хорошего, что ему понравится. Мне с нетерпением
хочется знать мнение великого человека даже о самых маловажностях".
(1826 год, 10 сентября.)
Однако вместе со всеми этими "маловажностями" в переписке школьника
Гоголя звучат и совсем другие мотивы. Встает другой образ, не похожий ни
на Шпоньку, ни на Павлушу Чичикова. Гоголю неприютно в лицее, одиноко
среди сверстников, он часто переживает приступы тяжелой скуки и тоски.
Двенадцати лет он жалуется матери:
"Мне после каникул сделалось так грустно, что всякий божий день слезы
рекой льются, и сам не знаю отчего". (1821 год, 14 августа.)
"Ночью так у меня болела грудь, что я не мог свободно дышать... и притом
мне было очень грустно в разлуке с вами". (1821 год, 6 сентября).
После смерти отца Гоголь, не получая долго от матери писем, сообщает:
"Ежели бы вы меня увидели, вы бы согласились, что я совсем переменился.
Я теперь, можно сказать, совсем не свой: бегаю с места на место, не могу
ничем утешиться..." (1825 год, 26 мая.)
В том самом письме, где Гоголь пишет о желтой колясочке, он просит
прислать в дорогу книг: иначе будет "ужаснейшая скука". Правда , жалобы
на тоску и скуку порою сменяются уверениями, что стало лучше, что он
весел, оживлен, но они опять уступают место сообщениям, что ему нудно,
не по себе.
Отрок-Гоголь заносит в альбом свое изречение о свете, который "скоро
хладеет в глазах мечтателя. Он видит надежды, его подстрекавшие,
несбыточными, ожидания неисполненными". Может быть, в этих признаниях
есть много еще книжного, навеянного Шиллером, Байроном, Пушкиным,
Жуковским. Это весьма вероятно, даже больше, - это несомненно. Но есть
здесь и собственные слова, правдиво передающие личные настроения. Нет
причин усомняться, когда Гоголь признается приятелю Высоцкому, что душа
его стремится вырваться из тесной обители, то есть из лицея, и что ему
во сне и наяву грезится северная столица, или когда ему же он жалуется,
будучи в последних классах:
"Я холодел постепенно и разучался принимать жарко к себе все
сбывающееся. Без радости и без горя, в глубоком раздумьи, стоял я над
дорогою жизни, безмолвно осматривая будущее... в душе моей залегла
пустота, какое-то безжизненное чувство. И вот ты меня освободил из моего
мертвого усыпления. Но надолго-ли? Пришел пост, а с ним убийственная
тоска".
Лицейская жизнь и в самом деле отнюдь не прельщала Гоголя. Ученье его не
захватывало. Он был нерадив, рассеян, скрытен. За плохие отметки и за
разные провинности в поведении его нередко сажали на хлеб и на воду.
Лицеистов подвергали телесному наказанию. Кукольник, школьный товарищ
Гоголя, сообщает: однажды Гоголя решили высечь, и он, избегая наказания,
притворился помешанным, стал пронзительно кричать, его отправили в
больницу, где он пролежал две недели, обманывая врача.
Гоголь любил больницу: он скрывался в нее от начальства и уроков; к тому
же там часто лежал и его друг Высоцкий.
Предметы преподавались кое-как: "Нас всех учили по-немногу, чему-нибудь
и как-нибудь". Преподаватель русского языка Билевич сводил занятия на
уроках к чтению учебника. Для сокращения времени проказники склеивали
листы. "Помнится - рассказывает Базили, - случилось так, что страница
оканчивалась словами: - то тех судей... - а следующая после наклееной
начиналась словами: "сдают в архив". При чтении лекции это озадачило
Билевича. Сначала подумал он, что это опечатка, и стал искать опечаток в
конце книги, там ничего он не нашел, не теряя присутствия духа, он нам
пояснил, что это, должно быть, метафора, а под словом "тех судей" надо
понимать: - те судейские дела кладут в архив"*.
/* Шенрок. Материалы, т. I, стр. 320.
По словам того же Базили профессор словесности Никольский, ябедник и
наушник, не имел никакого понятия о древней и западной литературе,
восхищался Херасковым и Сумароковым, о Пушкине отзывался
пренебрежительно и даже поправлял его "стихи", не зная, кому они
принадлежат.
Немудренно, что Гоголь в науках не преуспевал. Он не любил математики,
плохо шел по языкам, не отличался и в русском правописании. Кулиш
утверждает: "Ученические письма Гоголя отличаются отсутствием всяких
правил орфографии, что обнаруживает поверхность полученного поэтом в
детстве воспитания, а пожалуй также и его всегдашнюю небрежность... Чтоб
сделать их более ясными, я раставил как следует знаки препинания,
обратил прописные буквы, на которые он был тогда очень щедр, в строчные
и поправил неправильные окончания в прилагаемых именах"*.
/* Кулиш. Записки, т. I, стр. 42.
Каким выглядел в школьные годы Гоголь? Учитель Кулжинский вспоминает:
"Как теперь вижу этого белокурого мальчика в сером суконном сюртучке, с
длинными волосами, редко расчесанными, молчаливого, как будто затаившего
что-то в своей душе, с ленивым взглядом, с довольно неуклюжею походкою,
и никогда незнавшего латинского урока. Он учился у меня три года и
ничему не научился... Это был талант, неузнанный школою и, ежели правду
сказать, не хотевший, или не умевший признаться школе"*.
/* В. Вересаев. "Гоголь в жизни", стр. 60.
Гоголь уходил в себя, скрытничал, сторонился и преподавателей и
товарищей. Недаром получил он прозвище "мертвой мысли", то-есть
человека, который молчит подобно могиле. Другие его называли
таинственным Карлой. Когда бывало расположение, он не знал себе равных в
шутках и насмешках. По собственному признанию, он любил подзадоривать
товарищей, заставлять их высказываться о нем и таким образом узнавал их
мнения.
Внутренно одинокий Гоголь искал развлечений по душе: то он намеривался
учится на скрипке и на фортепиано, то начинал танцевать, заниматься
рисованием и просил мать прислать рамы и полотна. Еще в Васильевке
Гоголь интересовался театром, наблюдая, как отец занимал Трощинского
постановками спектаклей. В последних классах лицея увлечение театром
сделалось еще более сильным.
"Театр наш готов совершенно, - извещает он мать, - а с ним вместе -
сколько удовольствий!" (1827 год, 1 февраля.)
Немного позже опять сообщает:
"Четыре дня сряду был у нас театр и, к чести нашей, признали
единогласно, что из провинциальных театров ни один не годится против
нашего. Правда, играли все превосходно. Две французские пьесы, сочинения
Мольера и Флориана, сочинение Фонвизина, "Неудачный примиритель"
Княжнина, "Лукавин" Писарева и "Береговое право" Коцебу. Декорации были
отличные, освещение великолепное, посетителей много и все приезжие и все
с отличным вкусом.*). Короче сказать, я не помню для себя никогда такого
праздника, какой провел теперь". ( 1827 год, 26 февраля.)
В письме к Высоцкому Гоголь тоже признается, что театр "много развлек"
его.
По отзывам современников юноша-Гоголь обнаружил превосходный комический
талант, был натурален, находчив, необычайно остроумен. Представления,
которые он ставил, охотно посещало "общество". Замечательно Гоголь играл
госпожу Простакову в "Недоросле"; старухи ему прекрасно удавались. К
спектаклям он готовился тщательно, входил в мелочи; например,
подготовляя роль старика-скряги, с особой настойчивостью добивался,
чтобы нос сходился с подбородком.
Тупоумые педанты-преподаватели не одобряли театральных затей. Помянутый
професор права Билевич донес о лицейском театре окружному попечителю.
Ему помог ябедник Никольский: особым рапортом на имя конференции он
спрашивал, кем были разрешены театральные зрелища, кто несет за них
ответственность и не пытается ли гимназическое начальство спектаклями
завлечь детей в свое заведение.
Среди преподавателей возникли дрязги и ссоры. В частности, Билевич донес
на Гоголя, будто он, спрошенный им в корридоре, не захотел даже
остановиться и обнаружил тем самым полное и решительное неуважение к
своему наставнику. Билевич донес и на профессора Белоусова, как на
вольнодумца и опасного вольтерьянца, который преподавал естественное
право ... по Канту. Белоусов, один из честных и добросовестных
преподавателей, был удален из лицея.
Театр замер. "Театр наш, - писал Гоголь Высоцкому, остановлен, - и я
принужден был, повеся голову, сидеть неподвижно на одном месте,
перебирая свои уроки". (I т., 1827 год, 17 апреля.)
Другим занятием, помогавшим Гоголю уходить от неприглядной, казенной
школьной жизни и рутины в иную область, являлась литература и
художественное творчество. Со слов Марии Ивановны, Г.Данилевский
рассказывает:
"Страстный поклонник всего высокого и изящного, он на школьной скамейке
тщательно переписывал для себя на самой лучшей бумаге, с рисунками
собственного изобретения, выходившие в то время в свет поэмы "Цыгане",
"Полтава", "Братья разбойники" и главы "Евгения Онегина"*.
/* Г. П. Данилевский, т. XIV, стр. 122.
Еще подростком Гоголь просит отца прислать ему "Эдипа", "Поэму Онегина",
а также "Собрание образцовых сочинений в стихах и в прозе". Он пишет
матери, чтобы она отправила ему "Опыт о русском стихосложении",
откладывает деньги на покупку книг любимых писателей.
Он занят также и сочинительством. "Сколько везу к вам теперь сочинений,
картин! - старается он обрадовать мать. (1826 год, 16 ноября.) "Думаю
удивитесь вы успехам моим, которых доказательство лично вручу вам.
Сочинений моих вы не узнаете: новый переворот настигнул их. Род их
теперь совершенно особенный". (1826 год, 23 ноября.)
В "Авторской исповеди" Гоголь сообщает о своих первых опытах: "Первые
мои опыты, первые упражнения в сочинениях, к которым я получил навык в
последнее время пребывания моего в школе, были почти все в лирическом и
серьезном роде. Ни я сам, ни сотоварищи мои, упражнявшиеся также вместе
со мной в сочинениях не думали, что мне придется быть писателем
комическим и сатирическим, хотя, несмотря на мой меланхолический от
природы характер, на меня часто находила охота пошутить и даже надоедать
другим моими шутками..."
Это заявление надо принять с оговорками. Одно из первых стихотворений,
акростих, является сатирой на школьного товарища Бороздина. Высоцкий
сообщает, что Гоголь-лицеист написал сатиру на нежинских обывателей:
"Нечто о Нежине, или дуракам закон не писан". К лирическому жанру надо,
по-видимому, отнести стихотворную балладу "Две рыбки", посвященную его
младшему брату. Упоминается дальше трагедия "Разбойники", стихи "Россия
под игом татар".
Помышлял ли Гоголь тогда сделаться писателем?
Гоголь это отрицал.
"В те годы, когда я стал задумываться о моем будущем (а задумываться о
будущем я начал рано, в те поры, когда все мои сверстники думали еще об
играх), мысль о писателе мне никогда не всходила на ум, хотя мне всегда
казалось, что я сделаюсь человеком известным, что меня ожидает
просторный круг действий, и что я сделаю что-то для общего добра. Я
думал просто, что я выслужусь, и все это доставит служба
государственная". ("Авторская исповедь".)
Действительно, в переписке Гоголя с родными и товарищами нет указаний на
то, что чувствует в себе призвание писателя; наоборот, о государственной
службе Гоголь говорит в выражениях, самых решительных. Однако
литературные наклонности у Гоголя и в то время были не поверхностны и не
случайны, хотя никто не находил в них ничего примечательного. Школьный
товарищ Гоголя Любич-Романович вспоминает: Гоголь-лицеист искал
сближения с крестьянами и мещанами, после бесед с ними запирался в своей
комнате и писал. А Стороженко, знавший Гоголя юношей, рассказывает:
однажды он застал его за сочинением стихов и в шутке спросил, неужели он
хочет тягаться с Пушкиным, Гоголь ответил: "Да! Не робей, воробей,
дерись с орлом!" Артынов, тоже товарищ Гоголя по гимназии, отмечает:
Гоголь любил посещать предместье Нежина, имел там знакомых крестьян,
бывал на их свадьбах. Кулиш сообщает:
"Пишущему эти строки случайно достались классные упражнения на заданные
темы Гоголя... Сочинения Гоголя отличаются уже некоторой опытностью,
разумеется, ученического пера, и силою слова ... Литературные занятия
были его страстью"*.
/* Кулиш. Записки, т. I, стр. 23.
Одно время Гоголь был библиотекарем книг, выписываемсых в складчину.
Неряха и ленивец, он старательно завертывал в бумажки большой и
указательный пальцы читателям и строго следил за сохранностью книги. В
ученический сборник "Навоз Парнасский" он сдал повесть "Братья
Твердославичи". Повесть решительно и беспощадно забраковали. Гоголь ее
уничтожил.
Занимался ли Гоголь точными науками? Попытки заниматься ими он делал.
Дяде П. П. Косяровскому он писал:
"На-днях я получил 5-ю часть "Ручной математической энциклопедии",
которая только что вышла. Не знаю, как воздать хвалу этому образцовому
сочинению, верите ли что я только читая ее понял все то, что мне
казалось темным, неудовлетворительным, когда проходил математику. Как
удивительно изъяснена теория дифференциального и интегрального
исчисления... Мне нравится, что во всем этом курсе (который состоит из
тринадцати томов) всякая часть, даже самая арифметика, написана так, что
ее никак нельзя учить буквально". (1827 год, 13 сентября.)
Все дело заключалось именно в том, что нежинские педанты заставляли
зубрить "буквально", а к буквальному Гоголь испытывал непреодолимое
отвращение. Поэтому школа точных знаний Гоголю не дала, а некоторые
скудные сведения приобрел он самоучкой. Говорят, он любил ботанику и в
свободные часы подолгу беседовал с садовником.
Как бы то ни было, Гоголь вышел из школы с ничтожным запасом научных
знаний и за исключением истории и литературы не пополнял их. В этом он
решительно уступал и Пушкину, и Жуковскому, и многим другим своим
современникам, хотя нуждался в приобщении к культуре больше их, потому
что был проникнут религиозными предрассудками, был чрезвычайно суеверен,
мнителен.
Миргородская и нежинская среда отличалась низменностью интересов,
затхлостью и застоем. Гоголя не затронули еще и в то время громкие
отголоски первой французской революции. Восстание декабристов не нашло в
нем никакого положительного отклика. Мимо него проносилось умственное
движение передовых умов тогдашнего времени. До многого Гоголь, подобно
Ляпкину-Тяпкину, доходил своим умом.
Однако мертвящий гнет окружающей обстановки, повторяем, Гоголь
чувствовал глубоко. Он признавался Высоцкому:
"Уединяясь совершенно от всех, не находя здесь ни одного, с кем мог бы
слить долговременные думы свои, кому бы мог выверить мышления свои, я
осиротел и сделался чужим в пустом Нежине. Я иноземец, забредший на
чужбину искать того, что только находится в одной родиине, и тайны
сердца, вырывающиеся на лице, жадные откровения, печально опускаются в
глубь его, где же такое же мертвое безмолвие... Не знаю, как-то на
следующий год я перенесу это время!.. Как тяжко быть зарыту вместе с
созданиями низкой неизвестности в безмолвии мертвое! Ты знаешь всех
наших существователей, всех, населивших Нежин. Они задавили корою свой
земности, ничтожного самодовольствия высокое назначение человека. И
между этими существователями я должен пресмыкаться... Пожалей обо мне!"
(1827 год, 26 июня.)
Гоголь боится, что судьба забросит его с толпой самодовольной черни в
самую "Гулшь ничтожности". Косяровскому он жалуется:
"Я весь в каком-то бесчувствии". (1827 год, 3 сентября.)
"Холодный пот проскакивал на лице моем при мысли, что, может быть, мне
доведется погибнуть в пыли, не означив своего имени ни одним прекрасным
делом; быть в мире и не означить своего существования - это было для
меня ужасно". (1827 год, 3 октября.)
Это - настоящий вопль юноши, уже измученного "существователями",
пошлостью и ничтожеством, вопль, совершенно искренний, несмотря на
высокопарность, которая тогда была в ходу и в литературе и в переписке.
Под конец своей школьной жизни Гоголь все чаще возвращается к тягостным
условиям, его окружающим.
"Я не говорил никогда, - признается он матери, - что утерял целые шесть
лет даром; скажу только, что нужно удивляться, что я в этом глупом
заведении мог столько узнать еще... Я больше поиспытал горя и нужд,
нежели вы думаете... вряд ли кто вынес столько неблагодарностей,
несправедливостей, глупых, смешных притязаний, холодного презрения и пр.
Все выносил я без упреков, без роптаний, никто не слыхал моих жалоб, я
даже всегда хвалил виновников моего горя. Правда, я почитаюсь загадкою
для всех; никто не разгадал меня совершенно... Здесь меня называют
смиренником, идеалом кротости и терпения. В одном месте я самый тихий,
скромный, учтивый, в другом - угрюмый, задумчивый, неотесанный и пр., в
третьем - умен, у других - глуп. Как угодно почитайте меня, но только с
настоящего моего поприща вы узнаете настоящий мой характер". (1828 год,
1 марта.)
Чрезвычайно любопытно указание Гоголя, что его сверстникам он
представлялся человеком, совмещавшим в себе самые противоположные
качества.
Гоголя занимает вопрос об его высоких начертаниях:
"Исполнятся ли высокие мои начертания? Или неизвестность зароет их в
мрачной туче своей. В эти годы эти долговременные думы свои я затаил в
себе. Недоверчивый ни к кому, скрытный, я никому не поверял своих тайных
помышлений, не делал ничего, что бы могло выявить глубь души моей..."
(1827 год, 3 октября.)
Гоголь говорит о прекрасном деле, какое он призван совершить, о важном,
благородном труде на пользу отечества, для счастья граждан, о чистых
чувствах своих. Его неодолимо влечет мечта:
"Человек странен касательно внутреннего своего положения. Он завидел
что-то вдали и мечта о нем ни на минуту не оставляет его; она смущает
покой его и заставляет употреблять все силы для доставки существенного".
(1827 год, 17 апреля.)
Его все больше манит столица, государственная служба. Он чувствует в
себе присутствие неведомой огромной силы, прозревает судьбу свою: его
ожидает нечто необычайное, прекрасное.
Все это уже нисколько не похоже на докучные и мелкие просьбы о присылке
денег, о колясочках и галстуках, на почтительные справки, что изволит
думать сановный балгодетель в отставке. Два Гоголя. Два исконных врага
друг другу в одном человеке, даже в подростке, в юноше. Иногда это
обнаруживается с наивной непосредственностью. После горьких сетований в
письме к Высоцкому, Гоголь вспоминает про родную Васильевку:
"Уже два дни экипаж стоит за мною. С нетерпением лечу освежиться, ожить
от мертвого усыпления годичного в Нежине, от ядовитого истомления,
вследствие нетерпения и скуки. Возвратясь, начну живее и спокойнее
носить иго школьного педантизма..."
Опуская несколько строк, неожиданно читаем:
"Нельзя ли заказать у вас в Петербурге портному - самому лучшему - фрак
для меня? Мерку может снять с тебя, потому что мы одинакового роста и
плотности с тобой... Узнай, что стоит пошитье самое отличное фрака по
последней моде, и цену выстави в письме... Мне очень бы хотелось сделать
себе синий с металлическими пуговицами; а черных фраков у меня много..."
(1827 год, 20 мая.)
Два Гоголя. Один благоразумный Павлуша, миргородский и нежинский
существователь, готовый, где надо поклониться, где надо - польстить;
любит покушать, покрепче и подольше поспать, побездельничать, заказать
портному, самому лучшему, синий фрак, надоедает матери, бьющейся из-за
каждой копейки, попрошайничеством. Какой тяжелой скукой, ограниченным
себялюбием веет иногда от отроческих и юношеских писем Гоголя! Неужели
они писались в пору, когда душу переполняют самые дерзкие мечтания,
самые необузданные порывы? Как не посмеяться над этими вопросами о дыне
с хвостом, достойными Митрофанушки Простакова, не подивиться слишком
благоразумным для подростка советам о лучших способах курения водки!
...И вот другой Гоголь. Уже он нашел простое и меткое слово для
определения нежинских обитателей: существователи; понял, что главная
опасность, которую таит в себе миргородская и нежинская повседневность -
низменность интересов, эгоизм, бесчувствие, мертвенность, безмолвие. Уже
увидел он все это и ужаснулся великим и благодетельным ужасом: ведь это
ничтожное самодовольство ложится гробовой плитой на лучшие человеческие
помыслы и нужны неимоверные усилия, чтобы избавиться от душевного мрака
и холода, чтобы оставить свою борозду в жизни и выполнить высокое,
творческое предначертание человека.
А творческие силы есть. Есть прекрасные помыслы, надежды. Недаром же -
юность, половодье чувств! Неведомое властно влечет к себе. Сил много,
они не дают покоя. Еще не ясно, куда, на каком поприще их применить.
Ясно одно: в Миргороде и в Нежине применять их негде.
Есть также потребность записывать сказки, предания, оычаи, обряды,
песни, поговорки, быть среди простого "Народа"; есть острая
наблюдательность, заразительный и звонкий смех...
И чем низменнее окружающая жизни существователей и чем выше полеты и
запросы духа, тем сильнее раздвоение между Гоголем, миргородским
барчуком-крепостником, и Гоголем, познавшим цену тогдашней
действительности.
В уроках жизни недостатка не было.
"Уроки, которые я от них (от людей - А. В.) получил, остануться навеки
неизгладимыми. Вы увидите, что со временем за все их худые дела я буду в
состоянии заплатить благодеяниями, потому что зло их мне обратилось в
добро. Это непременная истина, что ежели кто порядочно пообтерся, ежели
кому всякий раз давали чувствовать крепкий гнет несчастий, тот будет
счастливейший".
В этих словах уже звучит нечто от Гоголя последнийх лет.
Два Гоголя... Скоро у молодого поэта в сознании острой своей
раздвоенности, стоном вырывается мучительный вопрос:
"Часто я думаю о себе: зачем бог, создав сердце, может единственное, по
крайней мере редкое в мире чистую, пламенеющую жаркою любовью ко всему
высокому и прекрасную душу, зачем он дал всему этому такую прекрасную
душу, зачем он дал всему этому такую грубую оболочку? зачем он одел все
это в такую страшную смесь противорейчий, упрямства, дерзкой
самонадеянности и самого униженного смирения? Но мой бренный разум не в
силах постичь великих определений всевышнего". (Любек, 1829 год, 13
августа.)
В июне 1828 года Гоголь окончил лицей с правами на чин четырнадцатого
класса, между тем как воспитанники с отличными успехами выпускались с
правами на чин двенадцатого класса. Учитель Кулжинский рассказывает:
"Окончив курс науки Гоголь, прежде всех товарищей своих, кажется, оделся
в партикулярное платье. Как теперьт вижу его в светло-коричневом
сюртуке, которого полы были подбиты какою-то красною материей в больших
клетках. Такая подкладка почиталась тогда nec plus ultra молодого
щегольства, и Гоголь, идучи по гимназии, беспрестанно, обеими руками,
как будто нарочно, раскидывая полы сюртука, чтобы показать подкладку".
Вообще молодой Гоголь любил хорошо одеваться, но чаще всего костюмы его
представляли собой странную и резкую смесь щегосльства и неряшества:
из-под парика выглядывали вата, из-за галстука торчали тесемки (Кулиш.)
Осенью того же 1828 года вместе со школьным товарищем А. Данилевским
Гоголь уехал в Петербург. |