Гоголь в
воспоминаниях современников
Мундт Н.П. - Попытка Гоголя
Прочитав почти все, что
было писано о Гоголе, я ни в одной биографической о нем статье не нашел
рассказа об одном довольно замечательном обстоятельстве в его жизни. Как
самая малейшая подробность о такой знаменитой личности, какою был
Гоголь, должна быть интересна для каждого, то я решаюсь передать о нем
известное до сих пор только мне и весьма немногим *.
* Я
полагаю, что рассказываемый мною случай должен быть известен моему
старинному товарищу и сослуживцу Р. М. Зотову и некоторым из артистов
русской труппы.
В одно
утро 1830 или 1831 года, хорошо не помню, мне доложили, что кто-то
желает меня видеть 10.
В то время я занимал должность секретаря при директоре Императорских
театров, князе Сергее Сергеевиче Гагарине, который жил тогда на
Английской набережной, в доме бывшем Бетлинга, а теперь, кажется,
Риттера, где помещалась и канцелярия директора.
Приказав
дежурному капельдинеру просить пришедшего, я увидел молодого человека,
весьма непривлекательной наружности, с подвязанною черным платком щекою
и в костюме, хотя приличном, но далеко не изящном.
Молодой
человек поклонился как-то неловко и довольно робко сказал мне, что
желает быть представленным директору театров.
-
Позвольте узнать вашу фамилию? - спросил я.
-
Гоголь-Яновский.
- Вы
имеете к князю какую-нибудь просьбу?
- Да, я
желаю поступить на театр.
В то
время имя Гоголя было совершенно неизвестно, и я не мог подозревать, что
предо мною стоял, в смиренной роли просителя, будущий творец
"Старосветских помещиков", "Тараса Бульбы" и "Мертвых душ". Я попросил
его сесть и обождать.
Было
довольно рано; князь еще не одевался. Гоголь сел у окна, облокотился на
него рукою и стал смотреть на Неву. Он часто морщился, прикладывал
другую руку к щеке, и мне казалось, что у него болят зубы.
- У вас,
кажется, болит зуб? - спросил я. - Не хотите ли одеколону?
-
Благодарю, это пройдет и так! Помолчав с полчаса, он спросил:
- А скоро
ли могу я видеть князя?
-
Полагаю, что скоро. Он еще не одевался.
Гоголь
замолчал и опять глядел на Неву, барабаня пальцами по стеклу.
Вышел
чиновник Крутицкий, и я попросил его узнать, оделся ли князь. Через
минуту он вернулся и сказал, что князь уже в кабинете.
Доложив
директору, что какой-то Гоголь-Яновский пришел просить об определении
его к театру, я ввел Гоголя в кабинет к князю.
- Что вам
угодно? - спросил князь.
Надобно
заметить, что князь Гагарин, человек в высшей степени добрый,
благородный и приветливый, имел наружность довольно строгую и даже
суровую, и тому, кто не знал его близко, внушал всегда какую-то робость.
Вероятно, такое же впечатление произвел он и на Гоголя, который, вертя в
руках шляпу, запинаясь отвечал:
- Я желал
бы поступить на сцену и пришел просить ваше сиятельство о принятии меня
в число актеров русской труппы.
- Ваша
фамилия?
-
Гоголь-Яновский.
- Из
какого звания?
-
Дворянин.
- Что же
побуждает вас итти на сцену? Как дворянин, вы могли бы служить.
Между тем
Гоголь имел время оправиться и отвечал уже не с прежнею робостью:
- Я
человек небогатый, служба вряд ли может обеспечить меня; мне кажется,
что я не гожусь для нее; к тому ж я чувствую призвание к театру.
- Играли
ли вы когда-нибудь?
-
Никогда, ваше сиятельство 11.
- Не
думайте, чтоб актером мог быть всякий: для этого нужен талант.
- Может
быть, во мне и есть какой-нибудь талант.
- Может
быть! На какое же амплуа думаете вы поступить?
- Я сам
этого теперь еще хорошо не знаю; но полагал бы на драматические роли.
Князь
окинул его глазами и с усмешкой сказал:
- Ну,
господин Гоголь, я думаю, что для вас была бы приличнее комедия;
впрочем, это ваше дело.
Потом,
обратясь ко мне, прибавил:
- Дайте
господину Гоголю записку к Александру Ивановичу, чтоб он испытал его и
доложил мне.
Князь
поклонился, и мы вышли.
В то время инспектором русской труппы был известный любитель театра
Александр Иванович Храповицкий. Он был человек очень добрый, но
принадлежал к старой, классической школе. Он сам часто играл в домашних
спектаклях, вместе с знаменитой Е. C. Семеновой (княгиней Гагариной),
считал себя великим знатоком театра и был убежден, что для истинного
трагического актера необходимы: протяжное чтение стихов, декламация,
дикие завывания и неизбежные всхлипывания, или, как тогда выражались,
драматическая икота.
К этому то великому знатоку драматического искусства адресовал я бедного
Гоголя. Храповицкий назначил день для испытания, кажется в Большом
театре, утром, в репетиционное время. Там заставил он читать Гоголя
монологи из "Дмитрия Донского", "Гофолии и Андромахи" 12,
перевода графа Хвостова.
Я не присутствовал при этом испытании, но потом слышал, помнится мне, от
М. А. Азаревичевой, И. П. Борецкого и режиссера Боченкова, а также,
кажется, и от П. А. Каратыгина, что Гоголь читал просто, без всякой
декламации; но как чтение это происходило в присутствии некоторых
артистов, и Гоголь, не зная на память ни одной тирады, читал по
тетрадке, то сильно конфузился и, действительно, читал робко, вяло и с
беспрестанными остановками.
Разумеется, такое чтение не понравилось, и не могло нравиться,
Храповицкому, истому поклоннику всякого рода завываний и драматической
икоты. Он, как мне сказывали, морщился, делал нетерпеливые жесты и, не
дав Гоголю кончить монолог Ореста из "Андромахи", с которым Гоголь никак
не мог сладить, вероятно потому, что не постигал всей прелести стихов
графа Хвостова, предложил ему прочитать сцену из комедии "Школа
стариков"
13;
но и тут остался совершенно недоволен.
Результатом этого испытания было то, что Храповицкий запискою донес
князю Гагарину, "что присланный на испытание Гоголь-Яновский оказался
совершенно неспособным не только к трагедии или драме, но даже к
комедии. Что он, не имея никакого понятия о декламации, даже и по
тетради читал очень плохо и нетвердо, что фигура его совершенно
неприлична для сцены и в особенности для трагедии, что он не признает в
нем решительно никаких способностей для театра и что, если его
сиятельству угодно будет оказать Гоголю милость принятием его на службу
к театру, то его можно было бы употребить разве только на выход",
(Под этим выражением на театральном языке означались люди, которым
поручалось на сцене выносить письма, подавать стулья и составлять толпу
гостей, но которым никогда не позволялось разевать рта.) *
* Записка
эта должна храниться в архиве театральной дирекции. Мне помнится, что я
отослал ее, в конце года, в контору, к бывшему в то время архивариусом и
журналистом г. Федорову.
Гоголь,
вероятно, сам чувствовал неуспех своего испытания и не являлся за
ответом; тем дело и кончилось.
Через
несколько времени потом И. И. Сосницкий, которому Гоголь читал своего
"Ревизора", с восторгом отзывался об этой пьесе. Храповицкий, услыхав
это, спросил:
- Какой
это Гоголь? Уж не тот ли, который хотел быть актером? Хороша же должна
быть пьеса! Да он просто дурень и ни на что порядочное не годится.
Каково же было удивление бедного Александра Ивановича, когда "Ревизор",
поставленный вскоре потом на сцену, возбудил такой восторг и когда в
авторе он узнал того самого Гоголя, которого забраковал и прочил разве
только на выход! Потом я часто подтрунивал над Александром Ивановичем!.
- Да,
да... я точно ошибся, что он ни к чему неспособен; но утверждаю, что он
все-таки был бы скверный актер... Да и в "Ревизоре" есть гадости,
например, где говорится о монументах и о поднятии рубашонки... ну, на
что это похоже, сами посудите! 14
Впоследствии я встречался иногда с Гоголем у князя В. Ф. Одоевского, на
его субботних вечерах. Гоголь был тогда уже знаменит, пользовался
дружбой Жуковского и других известных писателей. Он или действительно не
узнал меня, или делал вид, что не узнает. По крайней мере мне казалось,
что каждый раз, когда взоры наши встречались, он отводил глаза в другую
сторону, как будто конфузясь, и никогда не заводил со мною разговора,
хотя мы и были представлены друг другу князем Одоевским. Впрочем, я не
имел никакого права на его внимание. Он был, действительно, великий
талант, если еще не более, а я - смиренный литературный труженик,
работавший хотя много и усердно, но незаметно и безыменно, в
"Отечественных записках", "Энциклопедическом лексиконе" и некоторых
других журналах. Сознавая, как-то инстинктивно, что Гоголю не хотелось,
чтоб намерение его и попытка сделаться актером были известны, я при
жизни его никогда и никому не говорил об этом. Не знаю, делаю ли и
теперь хорошо, решаясь напечатать об этом случае в его жизни, о котором
он, может быть, сам желал забыть 15.
Примечания
Окончательному решению Гоголя посвятить себя литературной деятельности
предшествовал длительный период раздумий и сомнений. Потерпев неудачу с
первым своим напечатанным произведением ("Ганц Кюхельгартен"), а также
разуверившись в возможности найти службу, Гоголь почти через год после
приезда в Петербург, осенью 1829 г., сделал попытку поступить на сцену
актером. Попытка, однако, не увенчалась успехом. Много лет спустя, в
письме к Жуковскому из-за границы, жалуясь на трудные условия своей
жизни, Гоголь вспомнил о своем давнем и неосуществившемся намерении:
"Поди я в актеры - я был бы обеспечен: актеры получают по 10 000 и
больше, а вы сами знаете, что я не был бы плохой актер" (Письма, под
ред. В. Шенрока, т. I, стр. 442).
Воспоминания Николая Петровича Мундта (1803-1872) являются единственным
свидетельством современника об этом интересном эпизоде в биографии
Гоголя. О личности Н. П. Мундта сохранились весьма скудные сведения. Он
был драматургом, беллетристом и переводчиком. Кроме того, он писал
биографические очерки о деятелях театра. Некоторые очерки были
положительно оценены Белинским (Полн, собр. соч., под ред. С. А.
Венгерова, т. V, Спб. 1901, стр. 162, 234). В 1829-1836 гг. Мундт служил
секретарем и чиновником особых поручений при дирекции петербургских
императорских театров. Воспоминания Н. П. Мундта впервые опубликованы в
газете "С.-Петербургские ведомости", 1861, от 24 октября, No 235, откуда
мы и перепечатываем их.
10
Описываемый эпизод мог иметь
место не позднее ноября 1829 г., ибо 15 ноября этого года Гоголь был уже
зачислен на службу в департамент государственного хозяйства и публичных
зданий министерства внутренних дел.
11
Гоголь решил скромно умолчать
о своих сценических лаврах в Нежине (см. примеч. 5).
12
"Дмитрий Донской" - трагедия
В. А. Озерова, "Гофолия и Андромаха" - трагедия Расина.
13
"Школа стариков" - комедия К.
Делавиня.
14
А. И. Храповицкий - инспектор
репертуара русского театра в Петербурге, известный своими реакционными
политическими взглядами. После первого представления "Ревизора" на сцене
Александрийского театра он записал в своем дневнике: "Пьеса весьма
забавна, только нестерпимое ругательство на дворян, чиновников и
купечество" ("Русская старина", 1879, No 2, стр. 348).
15
Это предположение Н. Мундта малоправдоподобно. Гоголь никогда не считал
зазорным свое влечение к сцене. |